Колонка в Story.
______
Новый год – это не только про сладости и сказочности. Это еще и про страх.
Притаились за золотыми орехами, елочной мишурой, яркими гирляндами и огоньками страшные звери: крысы из «Щелкунчика», мандельштамовские волки, игрушечная смерть. Всё, всё в Новый год становится не тем, чем кажется. Иногда даже привычная сумка становится убийцей. Ну как убийцей? Убийцей пальто.
Мне стыдно оттого, что я родился
кричащий, красный, с ужасом — в крови.
Но так меня родители любили,
так вдоволь молоком меня кормили,
и так я этим молоком напился,
что нету мне ни смерти, ни любви.
… Жила-была давно, еще в советские времена, на свете такая поэтесса – Ксения Некрасова. Была она почти юродивой. Странно одевалась, странно себя вела, странно говорила, писала странные стихи-верлибры, похожие на детские рисунки. И вот однажды в редакции «Нового мира» Маргарите Алигер показали вёрстку новых стихотворений Ксении Некрасовой. И стихи эти очень Алигер понравились. Она сказала об этом вслух, восхитилась удачей (все-таки не все поэты завистливы). Но когда ей предложи то же самое сказать и самому автору (ведь приятно же!), Алигер сдуру ляпнула: «Это совсем разное: стихи и их автор. Я с ней общаться не умею. Не получается как-то… Всё-таки она… — идиотка!» (Маргарита Иосифовна сама это вспоминает более литературно: «я назвала ее тем прекрасным словом из романа Достоевского, словом, которое теперь затерли, снизили, огрубили». Но факт остается фактом. Алигер назвала Некрасову идиоткой.)
А Ксения была рядом. Всё слышала.
«Сказать, что я растерялась, это значит ничего не сказать, — с горечью вспоминает М. Алигер. — Я не помню в жизни своей какой-либо хоть отдалённо похожей минуты. У меня словно железом перехватило горло, и из глаз брызнули слёзы… — Ксения… Ксения… Ксения… Простите, простите меня! — лепетала я, задыхаясь от стыда, от муки, от страдания… Я схватила её за руку, я готова была прижать к губам эту плотную, широкую, чистую ладонь, и она не отнимала её, продолжая улыбаться. И вдруг сказала громко, просто и отчётливо: «Спасибо вам. Спасибо, что вы так хорошо говорили о моих стихах».
С тех самых пор мне стало жить легко
(как только теплое я выпил молоко),
ведь ничего со мною не бывает:
другие носят длинные пальто
(мое несбывшееся, легкое мое),
совсем другие в классики играют,
совсем других лелеют и крадут
и даже в землю стылую кладут.
Всё так. У Ксении Некрасовой тоже была мечта. О бархатном платье. Чтоб надеть его при жизни. Пока ее не положили в стылую землю. И однажды ей это платье подарили. Она даже потом написала чудесное стихотворение про него: «Мне подарили бархатное платье. А раньше два только платья было у меня: льняного полотна и шерстяное. (….)Такой казалась я себе нарядной. (…) И что-то мне хотелось людям дать - добро ли совершить иль написать стихи».
Я прямо так и вижу эту картинку – по новогодней Москве (в стихотворении даже есть указание, что это зимой всё происходит) идет прекрасная полусумасшедшая Ксения Некрасова.
Вот и я хотел, чтоб мне подарили пальто и сумку. Нет, сперва пальто. Потом сумку. Так всё и было. И эта сумка (вдруг прогнув в себе самой какую-то жесткую деталь, рыбью металлическую скрепу), выставила эту кость на воздух и на ходу за три дня совершенно протерла мне правый бок драпового пальто. Когда я обнаружил это, в пальто зияла дыра. Новогодние игрушечные волки прогрызли ее. Мышиный король не пожалел. И так мне было жаль свое пальто и даже сумку с высунувшейся наружу злой металлической костью, что я чуть не заплакал от горя. Но вдруг остановился. «Впереди же Новый год!» - подумал я. – «И будут новые золотые яблоки, и много серебряного дождя. И будет счастье, и любовь. И бессмертие – тоже будет».
Все это так, но мне немножко жаль,
что не даны мне счастье и печаль,
но если мне удача выпадает,
и с самого утра летит крупа,
и молоко, кипя или звеня,
во мне, морозное и свежее, играет —
тогда мне нравится, что старость наступает,
хоть нет ни старости, ни страсти для меня.
А потом нас назовут идиотами, но не со зла, а просто потому что не сумеют сформулировать иначе все те залежи нежности и любви к нам. И мы простим всех и всем: и наших врагов, и наших предавших друзей, и порванное пальто, и тяжелую жизнь, и заблудившееся конфетное счастье, и даже сумку-убийцу.